- Мой отец говорил, что пиво было лучше, и у дорог было меньше колей.
Грейм улыбнулся, но улыбка быстро пропала.
Он потупил взор, словно испытывал неудобство от того, что собирался сказать.
- Я знаю, что ты не здешний, Коут.
Трудно это.
Некоторые люди считают, что чужестранцы едва ли могут определить время суток.
Он глубоко вздохнул, все еще избегая смотреть в глаза трактирщику.
- Но полагаю, ты знаешь то, что не знают остальные люди.
У тебя вроде более широкий кругозор.
Он поднял взгляд, глаза его были серьезными и утомленными, потемневшие по уголкам от нехватки сна.
- Все действительно столь мрачно, как кажется в последнее время?
Дороги настолько плохи.
Людей грабят и...
С очевидным усилием, Грейм удержался, чтобы вновь не уставиться в пол.
- Все эти новые налоги, так все осложняют.
Мальчики Грейден вот-вот потеряют свою ферму.
Эти пауки.
Он сделал еще один глоток пива.
- Все действительно настолько плохо, как кажется?
Или я просто воспринимаю все, как мой старый отец, и теперь все вкусы слегка горчат, по сравнению с тем,
когда я был мальчиком?
Коут долго протирал барную стойку, словно отказывался отвечать.
- Думаю, так или иначе, обычно все плохо, - сказал он.
- Возможно, только люди старшего возраста могут замечать это.
Грейм начал кивать, затем нахмурился.
- Только ведь ты не стар, верно?
Постоянно об этом забываю.
Он оглядел рыжеволосого мужчину с головы до ног.
- Я имею в виду, ты двигаешься как старик, и говоришь как старик, но ты не стар?
Держу пари, ты вдвое моложе меня.
Он покосился на трактирщика.
- Так сколько же тебе лет?
Трактирщик устало улыбнулся.
- Достаточно, чтобы чувствовать себя старым.
Грейм фыркнул.
- Слишком молод, чтобы вести старческие разговоры.
Ты должен гоняться за бабами и влипать в неприятности.
Оставь нам старикам жаловаться на то, как мир трещит по швам.
Старый плотник отодвинулся от барной стойки и повернулся, чтобы идти к двери.
- Я вернусь, чтобы поговорить с твоим писцом, когда мы прервемся сегодня на обед.
И не только я один.
Множество людей захотят
составить кое-какие официальные бумаги, пока у них есть возможность.
Трактирщик глубоко вздохнул и медленно выдохнул.
- Грейм?
Мужчина обернулся, держа руку на двери.
- Дело не только в тебе, -сказал Коут.
- Дела плохи, и нутром чувствую, что они станут еще хуже.
Мужчине не мешало бы подготовиться к суровой зиме.
И возможно, посмотреть, как он сможет защититься в случае необходимости.
Трактирщик пожал плечами.
- Так или иначе, это то, что подсказывает мне нутро.
Грейм мрачно скривился.
Он кивнул головой с серьезным видом.
- Рад, что не только мое нутро это подсказывает.
Затем он выдавил улыбку и начал подворачивать рукава рубашки, пока поварачивался к двери.
- Все же, - сказал он, - тебе стоит запастись сеном, пока солнце светит.
Вскоре после этого Бентоны остановились снаружи с возом поздних яблок.
Трактирщик купил половину того, что у них было и провел следующий час, сортируя и складируя их.
Самое зеленые и твердые отправились в бочки в подвале, его бережные руки укладывали их тщательно на месте и упаковывали их в опилках прежде, чем прибить гвоздями крышки.
Более спелые отправлялись в кладовую, а любое помятое или с коричневыми пятнами были обречены на яблочный сидр, разрезались на четвертинки и бросались в большое оловянное корыто.
Отсортировав и упаковав все, рыжеволосый мужчина выглядел довольным.
Но если бы вы пригляделись поближе, то могли бы заметить, что пока его руки были заняты, глаза его были далеко.
И хотя выражение его лица было спокойным и даже приятным, не было никакой радости в нем.
Он не мурлыкал про себя и не свистел, пока работал.
Он не пел.
Когда последнее из яблок было отсортировано, он отнес металлическое корыто через кухню к черному ходу.
Было прохладное осеннее утро, и за трактиром был маленький, укромный сад защищенный деревьями.
Коут вывалил яблоки разрезанные на четыре части в деревянный яблочный пресс и вертел рукоятку, пока она не стала легко двигаться.
Коут подвернул длинные рукава рубашки до локтей, затем схватил
ручки пресса своими длинными, изящными руками и потянул.
Пресс опустился до отказа, вначале утрамбовывая яблоки, а затем дробя их.
Поворот и перехват.
Поворот и перехват.
Если бы кто-нибудь наблюдал, то заметил бы, что руки его были отнюдь не рыхлыми руками трактирщика.
Когда он тянул за деревянные ручки, мышцы его предплечий выступали, жесткие, как крученые канаты.
Старые шрамы скрещивались и перекрещивались на его коже.
Большинство было бледным и тонким как трещины на зимнем льду.
Другие были красными и воспаленными, выделяясь на его светлой коже.
Руки трактирщика хватали и тянули, хватали и тянули.
Единственными звуками был ритмичный скрип дерева и медленный стук сидра, когда он стекал в ведро стоявшее внизу.
Существовал ритм, но не музыка, и глаза трактирщика были далеки и безрадостны, столь бледно-зеленые, что почти могли сойти за серые.
Хронист достиг основания лестницы и ступил в общий зал «Путеводного Камня» с плоским кожаным ранцем на плече.
Остановившись в дверном проеме, он следил за рыжеволосым трактирщиком, сгорбившимся над чем-то на барной стойке.
Хронист откашлялся, когда вошел в зал.